Возраст: 23 года

Место работы: Специализированная часть по тушению крупных пожаров г. Владимира

«В пожарной охране я уже год. До этого я учился в институте на автомеханика и работал в страховой фирме. Но мне надоело с бумажками возиться в женском коллективе: они все время болтают, хи-хи, ха-ха, — скучно там. В общем, захотелось мне приключений на свою голову. Решил на нормальную мужскую работу устроиться. В результате тут правда не соскучишься, можно даже сказать экстремально весело. Но я понял, что если рядом твои товарищи и они ничего не боятся, то тебя это мотивирует. Ты думаешь: «Что ж я хуже, что ли» — и не страшно. Для меня главное в работе — это адреналин. Я в нем остро нуждаюсь, люблю драйв, скорость, за рулем люблю погонять — где можно. В выходные, если получается, я обычно в друзьями в клуб иду потанцевать — мне нравится минимал-техно, хаус, электрохаус.

Ну а главное мое увлечение — это автотюнинг, люблю ковыряться в машине. Мама за меня, наверное, немного переживает, но больше гордится, что я на такой работе. Переживать нужно не за нас, а за тех, кто сейчас растет в интернете и без маминой помощи сделать ничего не может. А мы росли во дворе и за себя постоять умеем. На работе мне еще спасать никого не доводилось. Но зато в деревне весной, когда мальчик под лед провалился, я нырнул и вытащил его».

Возраст: 27 лет

Место работы: Университет приборостроения и информатики

«Осенью поступило от университета предложение попреподавать — ребята из одной школы раз в неделю приезжали к нам и собирали робота. Нужно было потом дать им курсы программирования, чтобы они этого робота научили ездить и выполнять какие-то задачи. Правда, это одно занятие в неделю: у ребят оказался какой-то очень напряженный график. Но ребята интересующиеся, немного есть, конечно, дури в голове, но в целом достаточно дисциплинированные — если дать задачу интересную, то увлекаются. Вообще, не имея постоянного заработка, в бюджетной сфере работать сложно. У меня есть приятель, он разработчик на серьезных проектах, достаточно получает и параллельно преподает в МАИ. Зарабатывает 6000 рублей — и делает он это просто для души, ну и назло нашему государству. В моем случае такое ощущение, что институту просто выделили деньги, и ему их надо было как-то распределить. Мне платили 10 000 рублей — за четыре занятия в месяц это очень много. Потом мы продолжали работать, а платить перестали. Сейчас занятия возобновили, договорились в школе, что я там доведу курс до логического конца, может, рублей за 500 за занятие. Я бы, наверное, и так остался, ради идеи, не заплатят — не расстроюсь. Помогу ребятам, при моем графике это совсем не напряжно».

Возраст: 28 лет

Место работы: ДЮШС Москомспорта №62, плавательный бассейн «Парус»

«Я с четырех лет занималась плаванием, участвовала в чемпионатах и даже стала мастером спорта, но поначалу жизнь свою решила со спортом не связывать и поступила в Таможенную академию. У меня рядом с домом находится бассейн, где я, собственно, и училась плавать, и в свободное от учебы время я снова стала туда ходить. Там же работала спортивная школа, и мне стало интересно — смогу ли я работать с детьми, получится ли у меня. Я пришла к своим старым тренерам, которые меня воспитывали, и попросила дать мне группу. У меня были дети 9–10 лет, потом подростки, потом были совсем маленькие, пятилетние детки, ­которых я учила плавать с нуля. Так я приходила в бассейн несколько раз в не­делю, занималась с детьми, показывала им, объясняла, поправляла.

А потом у меня наступила преддипломная практика, и я попала в отдел, в котором мне предстояло бы работать после окончания академии. И тут все впечатление от учебы у меня испортилось. На выпускников, как выяснилось, спихивают все самое неквалифицированное — вплоть до разноса почты. Я пообщалась с молоденькими сотрудницами, которые выпустились на год-два раньше меня, и поняла, что, прежде чем мне будет доверено что-то важное, пройдет года три, а то и пять. К тому же на всех интересных и денежных постах в таможенном деле работают мужчины — девушки редко делают хорошую карьеру: они либо выходят замуж, либо обладают пробивным характером. Меня это все расстроило. Конечно, я не рассчитывала, что буду вершить судьбы, но и на такую скучную жизнь была не согласна.

Меж тем, пока учеба шла, я проявляла успехи в тренерстве. У меня в группе была девочка, которая здорово прогрессировала, выполнила определенный разряд, и тут я поняла, что, может, как специалист таможенной службы я себя не смогу реализовать, а вот тренировать детей у меня получается. Мне нравилось, что я вижу результат, что вот пришел ребенок, не умевший плавать, а через месяц он уже спокойно лежит на воде и работает ногами. И это благодаря мне.

Тогда я, закончив Таможенную академию, подала документы в Московскую академию физкультуры. Сейчас я преподаю в жулебинском бассейне «Парус», где тренируются дети, настроенные более профессионально. В 8 утра я уже стою на бортике — поначалу мне было сложно привыкнуть к такому жесткому режиму, но это полностью окупается удовлетворением от работы с детьми. Маленькие ­дети очень чувствуют, когда тренер халтурит или без симпатии к ним относится, поэтому подобное отношение недопустимо. Нужно вкладываться эмоционально, поэтому одна тренировка с малышами приравнивается к нескольким занятиям со взрослыми.

В итоге я занимаюсь тем, чем на самом деле всегда хотела заниматься. Я реализовываю себя и свои амбиции, и, когда я вижу у ребенка результат, на который мы долго работали, это не просто радует и придает сил, это создает невероятное чувство эйфории».

Возраст: 26 лет

Место работы: отделение связи №652

«Я по образованию краснодеревщик, специалист по изготовлению мебели, но из-за того что три года не мог получить военный билет, — грубо говоря, вымогали деньги, — не удалось устроиться по профессии. Везде говорили: «Где стаж? Где ты был три года?» У меня мама работает на почте, она и предложила: давай попробуешь хотя бы временно перебиться. И вот работаю уже год, проблем с военкоматом нет, все устраивает. На самом деле у меня фактически две профессии — я еще фотограф-фрилансер. И почта с этой точки зрения — идеальное место: с утра отработал, а потом спокойно занимаешься съемками или обработкой фотографий.

Мой рабочий день начинается в шесть утра: разносим по ящикам письма, извещения, квитанции и рекламные буклеты, это называется — первая доставка. Вставать в пять, конечно, поначалу было тяжело, но вообще к этому не так трудно привыкнуть. Потом возвращаемся в отделение и во второй раз отправляемся часов в восемь утра, уже с заказной корреспонденцией — то есть не по ящикам кидаем, а по квартирам ходим. Плюс первую половину каждого месяца носим пенсии, где-то до двух часов дня. Когда пенсий нет, а заказных писем мало, я уже в десять-одиннадцать утра возвращаюсь домой — весь день свободен.

Участок у меня считается одним из самых больших — пять домов, тридцать подъездов, 1100 квартир. Он к тому же самый дальний: пятнадцать-двадцать минут пешком от отделения. Обычно я по Москве стараюсь перемещаться на велосипеде, но почту на нем не развожу — боюсь, велосипед украдут. Я единственный почтальон мужского пола в нашем отделении, все мои коллеги — женщины лет сорока пяти и старше. Первое время, когда я пенсии разносил, мне бабульки дверь не открывали, говорили: «Да какой ты, парень, почтальон, сейчас ограбишь!» Теперь открывают без боязни, угощают конфетами, апельсинами иногда. У многих собаки поначалу на меня лаяли, а сейчас хвостом виляют.

Объем работы у почтальонов за последние годы вырос главным образом за счет рекламы и интернет-магазинов — даже у меня есть пара знакомых, которые из Китая какие-нибудь трусы заказывают и потом перепродают. При этом на сотрудниках у нас сейчас все равно экономят. Когда мама моя только пришла на почту, каждой сотруднице на 8 Марта присылали открытку и коробку конфет, а сейчас присылают одну на все отделение — мол, поздравляем ваш коллектив.

Где я больше зарабатываю, зависит от сезона и количества заказов на съемки — за одну свадьбу могут заплатить тысяч двадцать, больше, чем за месяц на почте. В среднем, если за год посчитать, наверное, примерно одинаково получится. Офисная работа меня совершенно не привлекает: за те же деньги за компьютером сидеть целыми днями, все ходят вокруг, через спину заглядывают — меня это угнетает. Кто-то может сказать, что почта — это вроде как не престижно, но меня это мало волнует. Я привык двигаться, привык к независимости: сам планирую свой день и график съемок, если устану, могу устроить себе выходной и поехать кататься на велосипеде или книжку почитать в парке. Я даже начальства своего на почте почти не вижу, оно только к девяти утра приходит. Одним словом — свобода».

Возраст: 27 лет

Место работы: Центральная библиотека им. А.Ахматовой 

«Как вы сами знаете, скажешь «библиотекарь», и человек сразу представляет себе бабушку в очочках, которая сидит, вяжет ну и книги иногда выдает. Почему-то от образа этого народ никак не отходит! И только ваш журнал понимает, что есть Борис Куприянов и Леша Бородкин (директор Библиотеки им. Достоевского. — Прим. ред.). Остальные думают, что библиотекарь — это дама в возрасте. А это давно не так! Конечно, люди пожилого возраста и так будут ходить к нам за журналом «Знамя». А вот молодежь, она просто не знает, что в библиотеках есть что-то интересное. Я работаю в центре чтения, и задача моя — продвигать популярность чтения. Мы стараемся развиваться по типу антикафе — у нас и в настольные игры можно поиграть. Только в антикафе ты будешь за это деньги платить, а у нас все бесплатно. Вообще, по Москве складывается молодой библиотечный коллектив, и сейчас происходит столкновение взглядов: мы, молодежь, смотрим немного по-иному на развитие библиотек, а старожилы видят только книги, книги, книги. А мне кажется, что библиотека — это не только про чтение. Лучше бы люди не в «Макдоналдсах» зависали, а ходили в библиотеку».

Возраст: 24 года

Место работы: абонентский отдел ЕИРЦ района Северное Бутово

«Терпение — это главное. Есть такие, кто скандалит с порога. Но если ты терпеливо объясняешь — что, как, почему, какие квитанции, — даже самые скандальные успокаиваются. В Северном Бутово в этом плане как-то спокойнее, а вот год назад я работала в ЕИРЦ Академического района, вот там было шумно. Есть единственное правило, оно же техника выживания, — если житель приходит уже с плохим настроением, мы спокойно, без всякого повышения тона, говорим ему: «Сейчас посмотрим». И дальше совершенно спокойно во всем разбираешься. Работают у нас одни женщины. Мужчина только один — программист. Как-то раз пришел один житель и сказал что-то вроде: «Почему у вас одни женщины?» Мы сидим, плечами пожимаем, а он сам на свой вопрос ответил: «На женщин, наверное, просто меньше ругаются». Я никогда не скрывала и сейчас не буду, что получаю 30 тысяч в месяц. И такая зарплата держится уже на протяжении семи лет — ее не повышают, не понижают. Это ниже среднего уровня, но на другой работе я себя не представляю: привыкла просто уже и к этой должности, и к этому месту, и к жителям.

Я когда в школе еще училась, когда еще только начинала задумываться, кем бы я хотела стать… У меня эта мечта до сих пор. Хочу быть хирургом. Это я по незнанию после школы пошла на менеджера, потом на управленца. А мечта все-таки осталась».

Возраст: 26 лет

Место работы: средняя общеобразователь­ная школа №5 г. Климовска

«Я как раз заканчивала пединститут, и тут мне позвонил директор школы, в которой я училась, — им срочно был нужен преподаватель. В итоге работаю там уже четыре года. Из школы уйти непросто: все дело в сильной психологической привязанности к детям, постоянное ощущение, что ты делаешь что-то очень важное, что это не просто работа для зарабатывания денег, а занятие, с помощью которого ты делаешь мир чуть лучше. Хороший урок по уровню энергетики можно сравнить с хорошим концертом, когда ты на сцене, и от урока можно получить даже больше. Сравнение с концертом неслучайно — я вместе со своим молодым человеком играю в шугейз-группе. Я пою и пишу песни. Дети знают, но особого удивления у них это уже не вызывает — привыкли. 

К тому же я стараюсь свое личное пространство отделять. Я не френжу учеников в социальных сетях, они не ходят на мои концерты — я все это стараюсь не афишировать, очень хочется кусочек личного времени оставить для себя. Общения мне хватает в школе — детей очень много, и общаешься ты так или иначе с каждым из них».

Возраст: 29 лет

Место работы: НИИ скорой помощи им. И.И.Джанелидзе

«Мои пациенты — преимущественно люди за шестьдесят, которые поступают с инсультами. С бытовой точки зрения тяжелее всего в работе сохранять спокойствие в конце суточного дежурства. Как раз к концу смены — это семь утра — появляется наш основной контингент: пьяные и битые, которые, мягко скажем, не горят желанием тактично общаться с хирургом. 

У меня есть коллеги, которые уже с третьего курса университета себя видели только в зарубежной медицине: их профессиональное развитие было направлено на то, чтобы выучить язык, завести связи и уехать. Я себе такой цели не ставил — надеюсь, что и у нас докторов начнут ценить. У нас обязательное медицинское страхование финансирует государство, а за рубежом люди сами из своего дохода платят за медицинскую страховку и обслуживание. Соответственно, и отношение у них иное: они понимают, что за свое здоровье они отвечают своими деньгами. Классические мои пациенты — это те, которые приезжают на скорой в воскресенье в пять часов утра, а когда начинаешь у них выяснять, когда они почувствовали себя плохо, выясняется, что еще в понедельник. Нужна система, которая заставит людей иначе относиться к своему здоровью, — и как только это произойдет, я думаю, что и медицина начнет меняться к лучшему».

Возраст: 26 лет

Место работы: Государственное казенное учреждение Москвы «Дирекция по реализации проектов в области экологии и лесоводства»

«Когда к Москве присоединили новые территории, Департамент природопользования и охраны окружающей среды создал новый отдел, где я сейчас и работаю. До присоединения эти земли от Москвы и до Калужской области были просто дикими лесами. А теперь это огромная ООЗТ — особо охраняемая зеленая территория, которую будут благоустраивать, разбивать там парки. А наша задача — эти территории обследовать. 

Часто приходится иметь дело и с людьми. Тут трудность в чем? Многие жители новых территорий рады, что их участки стали частью Москвы: они получили больше прав и привилегий. Но и обязанностей у них стало больше, а об этом они забывают. Они же всю жизнь жили в этих деревнях, жгли костры, шашлыки жарили, деревья на дрова рубили — и продолжают это делать по привычке. Но теперь-то это городская территория. В Москве запрещено костры в лесу разводить — только на специально отведенных площадках. Или еще как у нас бывает обычно: человек свой участочек почистил, веточки на яблоньках обрезал, все сгреб в кучу и куда вынес? В лес. И тут уже мы — приходим, объясняем: «Вы же в парк ­«Царицыно» не приносите мешки с мусором — так теперь и здесь». И тогда ­люди вспоминают: «Ох, да-да-да, мы ж Москва!»

Конечно, наша работа намного интереснее любой офисной службы. Приезжаем на служебном уазике на место, дальше на снегоходах или квадроциклах обследуем участок — все описываем, фиксируем на фото, где какие-то нарушения, где бытовой мусор, сколько валежных деревьев, ветровальных или буреломных. У русского человека такой менталитет: где он отдыхает, там и мусорит. Если видим незаконные рубки деревьев, то вызываем ОВД и сотрудников из управления экологического контроля — это такая экомилиция. Если мы видим много бытового мусора, то пишем, что территория в неудовлетворительном состоянии. И когда мы приезжаем туда через некоторое время, то там уже реально чисто. И душа радуется. Но чтобы было у нас чисто, должно быть экологическое воспитание со школы. Ну ты посидел, отдохнул — убери за собой. Правда, сейчас с каждым годом все больше людей выходят на субботники, создаются инициативные группы — жизнь все-таки налаживается.

Километрах в пятидесяти-шестидесяти от Москвы места еще очень хорошие. Там и чистые реки, озера, луга, воздух чистейший, людей почти не бывает — ну просто здорово! И вот ты все это описал так, что потом там обустроят ООПТ — особо охраняемую природную территорию, где запрещена вообще любая деятельность. И получается, что отчасти благодаря тебе эта девственная природа ­сохранится.

Люди в свой выходной день едут, стоят в пробках часами, ради того чтобы попасть на природу, подышать свежим воздухом, а у меня такая работа, что я каждый день набираюсь здоровья. Вот вы часто видите лис, косуль, лосей, ­зайцев, оленей? А я часто. Так что я работой доволен!».

Возраст: 26 лет

Место работы: патрульно-постовая служба полиции ОМВД России по району Хамовники

«Мне всегда очень хотелось служить в органах, хотя я и закончил Московский институт радиотехники, электроники и автоматики. Еще в детстве, в начале 90-х, я увидел на экране черно-белого телевизора фильм «Три мушкетера». Я сразу решил стать мушкетером. Когда же понял, что мушкетеров нет, решил: буду военным, но в результате очутился на службе в МВД. Есть герои на экране, благодаря которым складываются судьбы. Вот Боярский — такой. У мужчины должна быть серьезная работа. Мужчина в погонах — это защита, порядок и опора населения. Что бы ни случилось, мы на первом рубеже. Капитана мне дали за спасение заложников. Если кратко, 12 декабря прошлого года мы приехали по вызову — думали, по обычной бытовухе. Но, когда зашли в квартиру, увидели, что это разбойное ограбление: там было четыре бандита и три заложника — две женщины и один мужчина. Женщины были связаны, лежали на полу. Естественно, кровь, сопли, слезы. Началась перестрелка. Нам повезло, мы не первый год служим. Смогли не только освободить заложников, но и задержать всех бандитов, двоих из четырех — живыми. Но в результате у напарника три огнестрельных ранения. И у меня три: в область груди навылет, рука и плечо. Сейчас уже восстановился, иногда пощипывает, покалывает. Это мелочи. Я готов к труду и обороне. Жена моя слезинки не проронила. Она молчала и всячески поддерживала меня. Нас представили к ордену Мужества. Владимир Владимирович Путин подпишет — нам вручат, вот ждем. Я получил звание капитана российской полиции, внеочередное, нам выписали хорошие премии и даже предоставили служебные квартиры в Москве.

Сотрудник полиции должен выполнять свои обязанности — а коррупция должна пресекаться. Раньше было сложнее. Но за последнее время ряды МВД здорово почистили. Когда Алексей Васильевич Школкин стал начальником нашего отдела Хамовники, у нас кардинально все поменялось. С низов до верха. Все подтянулись, форма с иголочки. Не дай бог брюки у кого не отглажены, стрелка такая должна быть, что можно порезаться. Но самое важное — это профилактика преступлений. Поэтому, конечно, все злачные места, дома, подъезды, отходы — мы знаем. Неопытным сотрудникам тяжело, а я могу закрыть глаза и пролететь каждый переулок.

У меня достаточно свободного времени, которое я провожу с семьей — с женой и с таксой Люсьен. А еще спорт. Я кандидат в мастера спорта по жиму лежа. Еще люблю детективы читать, любимый автор — Борис Акунин. Еще Дэна Брауна всего прочитал. Я закончил музыкальную школу с отличием и, когда появится ребенок, хочу купить небольшой синтезатор. Потому что мне этого очень не хватает. Собирался съездить отдохнуть на море. Но этот закон о запрете выезда за границу сотрудникам МВД расстроил нас всех в отделе. Мы же никакой секретности не имеем. Но раз так решил министр — значит, так мы и сделаем. Потому что приказы не обсуждают. Значит, будем ездить в Крым и Сочи. Мы исполнительная власть — мы исполняем закон. Если подвергаешь сомнению закон — значит, тебе не стоит служить в органах внутренних дел».

Возраст: 29 лет

Место работы: Дом детского творчества г. Дмитрова

«У меня никогда не было проблем с выбором профессии. Я с детства мечтал быть либо поваром, либо археологом. После школы пошел в поварское училище и всю сознательную жизнь, до того как стал дворником, работал по специальности. Из известных мест — клуб «Б1». Там была отличная команда на кухне и плюс концерты все бесплатно. Я, собственно, ради них туда и устраивался. Когда оттуда шеф уходил, я тоже уволился и вернулся в Дмитров. Тут у меня бабушка, и я не могу ее оставить. А потом в один прекрасный день я просто проснулся и понял, что не хочу идти на работу. Сложно мне с людьми, не потому что люди плохие, просто с детства мне тяжело было в коллектив вливаться. 

Сейчас я уже третий год дворником работаю. Я убираю территорию при ­Доме детского творчества. У меня пятидневка, но, допустим, сегодня я пришел в полдевятого утра, в полдесятого я уже освободился. У меня был рекорд — пять минут работы в день. Это летом, когда каникулы, с утра придешь, уберешь пару окурков — и все, день свободен. Сейчас увлекся поиском монет с помощью металлодетектора — это, наверное, от моей детской мечты об археологии. Смотрю по картам, где были старые поселения в округе, езжу. Недавно нашли монетку 1920 года и еще одну интересную, размером с ноготь, тоненькую, как чешуйка, — я ее пока не чистил и не могу точно сказать, что это, но похожа на старинную монету еще времен удельных княжеств.

Я вообще много чем увлекаюсь, но надолго меня обычно не хватает. Раньше читал по три книги одновременно. Книги всю комнату занимают, пылятся, но ничего, я люблю старые вещи. Недавно наконец нашел «Нагие и мертвые» Нормана Мейлера, я полтора года стоял за ней в очереди на «Озоне», а тут товарищ мне на «Авито» ее нашел, и я за сто рублей купил. Я в основном прозу люблю, все больше про неудачников и алкоголиков. Очень люблю Лимонова — не как политика, а как писателя. Музыку я самую разную слушаю, начиная с Вертинского и заканчивая современной. Но если бы я сам умел, то, наверное, играл бы что-то вроде Sonic Youth. Любовь к музыке и книгам — это мне, должно быть, от матери досталось. Она простой человек, без особого образования, но я еще в детский сад пластинки группы «Кино» таскал.

В Дмитрове мне уютно, тут у меня своя тусовка — художники, гончары, дизайнеры, музыканты. Еще, к сожалению, все время за новостями слежу в интернете, не могу с собой ничего поделать. Это дело о 6 мая, когда людей ни за что посадили, и то, что на Украине происходит, — все это грустно очень. Агрессии стало очень много — на улице, в комментариях в фейсбуке — просто ужас. Откуда столько ненависти?

Что касается моего будущего — никакого жизненного плана у меня нет, к сожалению, да и не было никогда, как и социальных амбиций. Наверное, с общественной морально-этической точки зрения не иметь ни плана, ни цели — это паршиво. Но уж как есть. И нынешняя ситуация меня полностью устраивает. Некоторые удивляются, как можно прожить на мои 15 000 в месяц. Но можно. Мои главные траты — еда, книжки да алкоголь. И я ни о чем не жалею».

Возраст: 23 года

Место работы: Тверской ЗАГС

«Направление, на котором должен сидеть сотрудник загса, постоянно меняется, так что за полгода работы я уже успела пообщаться с людьми, желающими сменить имя, с теми, кто приходит зарегистрировать смерть, с женихами и невестами, с разводящимися. Первый раз регистрировать брак очень страшно: не знаешь, что сказать людям, и совершенно теряешься. Подход к каждой паре нужен особенный — кто-то настроен слушать торжественную речь, а кто-то хочет поскорее закончить с официальной частью. Люди к нам приходят разные, удивляться перестаешь быстро. К нам часто обращался такой трансвестит, Тимида Амазонка, три раза приходил менять имя и фамилию.

Вся коммерческая деятельность — свадебные фотографы, видеооператоры, продажа обложек — не имеет отношения к загсу, эти люди работают сами по себе, хотя у них и есть договора с управлением, но мы с них денег не получаем. Самые загруженные дни — это вторник и суббота. Суббота потому, что у всех выходной, а вторник потому, что люди за выходные надумали, например, развестись и не откладывают в долгий ящик. По статистике, из тех, кто заключал у нас браки в 2013 году, как минимум четверть уже развелись. Сейчас все больше людей идут за госуслугами в мультифункциональные центры, но мне там нравится меньше — там нет той торжественности, которая есть в загсе».

Возраст: 29 лет

Место работы: 4-я Градская больница

«Я закончил медицинский институт в Туле. Поступил в ординатуру по общей хирургии во 2-й мед, потом остался на кафедре, защитил кандидатскую. Суть моей работы вот в чем: есть люди, которым имплантирован кардиостимулятор — устройство, которое посылает электрические импульсы в сердце, когда оно работает недостаточно эффективно, таких людей в мире более 5 мил­лионов.

Окружающая среда накладывает на них определенные ограничения — им, например, в большинстве случаев нельзя делать МРТ. Под запретом долгое время было выполнение операций с использованием монополярной коагуляции, то есть применение электроножа — устройства, позволяющего рассекать ткани бескровно. Считалось, что применение коагуляции чревато фатальными нарушениями в работе кардиостимулятора, а токи, проходящие через тело больного, ­могут вызвать ожог ткани сердца. Моя диссертация показывала, в каких случаях такие операции опасны, в каких нет.

Все больше людей в последние годы идут в медицину. В моей alma mater, Тульском университете, набор увеличился в три раза по сравнению с тем, ко­торый был, когда я поступал. Мне сложно сказать, почему это происходит. ­Медицина никаких материальных благ для человека, который ею занимается, по крайней мере до 40 лет, не предоставляет. 

Многие люди идут в медицину, но никогда медициной не занимаются, кого-то заставляют родители, некоторые девушки идут, чтобы лучше устроить свое будущее, — мне рассказывали студенты из некоторых регионов, что девушки-врачи считаются у них на родине хорошими невестами. Кто-то идет, чтобы заниматься потенциально доходными областями: косметологией, парамедициной. Не думаю, что в профессии врача есть что-то престижное сейчас. Значит, идут из убеждений, а это приятно.

Когда занимаешься медициной, появляется некое осознание того, что ты приносишь пользу. Мне приятно, когда пациент, поступавший с болью, уходит с улыбкой. Думаю, что и наше государство будет делать определенные шаги в медицине и науке, и шаги эти будут прочувствованы рядовыми учеными и врачами. Надежды связывают с новым министром здравоохранения. Видно, что правительство хочет изменений, но не всегда получается. Например, в регионах в районные больницы ставят компьютерные томографы, там сидит пожилая врач, которая утюг с трудом включает. Соответственно, томограф простаивает. Если уж наводнять отрасль высокотехнологичным оборудованием, то навод­няйте ее тогда и «высокотехнологичными» специалистами с соответствующи­ми зарплатами. Или страховая медицина — от нее, видимо, никуда не уйдешь. Но страховые компании в основном окупают собственное существование и стремятся получить прибыль.

Я делаю сайт про гомеопатию. Это такой метод лечения из XIX века, разработанный Ганеманом. Все исследования, которые проводились в мире, показывают, что гомеопатия не отличается от плацебо. Это неудивительно, так как в гомеопатических препаратах нет действующего вещества. К примеру, посту­лируют, что в оциллококцинуме есть печень барбарийской утки (правда, утки с таким названием в природе нет), а в анафероне — антитела к интерферону ­человека, выделенные из сыворотки кроликов. Но если мы посмотрим технологию производства, то будет указано определенное гомеопатическое разведение — это значит, что эти печень пекинской утки или сыворотка кроликов были раз­ведены в растворителе. Как пример, чтобы вам попалась таблетка с одной молекулой действующего вещества в гомеопатическом препарате с самым низким разведением, вам нужно съесть таких таблеток железнодорожный состав из 60 вагонов.

Я планирую сделать сайт, где будет описано, что это за метод, почему он не может работать. Хочется также написать про антивакцинаторов, про БАД, размещу на сайте названия средств и напишу, почему они не эффективны. Есть сайт Privivkam.net, а у меня будет Gomeopatii.net. Сейчас мода на антивакцинатор­ство — родители не хотят прививать детей, говоря про осложнения. 

Когда мне пациент говорит, что он что-то вычитал в интернете, я ему говорю, что лечу его я, а если он хочет, чтобы его лечил интернет, то не надо было поступать в больницу. Сейчас очень мало программ, которые профессионально рассказывают про здоровье, медицину. Малышева говорит правильные вещи, хотя манера ее объяснений необычна. Мамонтов отбросил российскую трансплантологию на десятилетия назад. Был скандал: органы у живых изымают, потом разобрались, что все по закону. Но сотни людей, пока шли проверки, не дождались пересадки. Но что жизни людей, если есть рейтинг!

В машине слушаю две радиостанции — «Эхо Москвы» и «Радио России». Две полярные точки зрения, и я постоянно их переключаю. На «Эхо» может прийти Барщевский, аргументирующий каждое слово, а могут Шендерович и Троицкий, которые выливают потоки желчи и ничего конструктивного не говорят. Популизм. Слушать их малоинтересно, они не против Путина, они выступают против страны. Я не могу сказать, что мне нравится все, что происходит во внутренней политике, но я вижу позитивные перемены».

Возраст: 25 лет

Место работы: Управление социальной защиты населения района Строгино

«Наше управление разделено на два этажа. На одном осуществляется прием семей с детьми, на другом — пенсионеров и инвалидов. Я как раз занимаюсь последними. Определяем право на получение городских доплат для неработающих и работающих пенсионеров, ветеранам труда, почетным донорам, оформляем социальные карты москвича, производим постановку на очередь для получения путевки, ведем прием заявлений на компенсацию за телефон, по оплате проезда к месту лечения и обратно. 

Часто наши посетители нам рассказывают какие-то личные истории, к нам приходит много одиноких. Они просто хотят поделиться, рассказать, что у них случилось. Самые печальные случаи, это когда бабушек обкрадывают, — таких случаев очень много. К примеру, крадут пенсию в лифте или на улице. Они приходят к нам и плачут. Мы выписываем им помощь. Думаю, что с радостными новостями приходят на другой этаж — там беременность, семьи, дети. 

Разговоры в очередях — это обязательная составляющая. Мы иногда кого-то вызываем, а они не заходят, потому что общаются. Но бывают и те, кто не просто общается, а выплескивает всю агрессию. В поликлинике, допустим, перешептываются, но никто не кричит, хотя сидят там те же люди, что и у нас. Но у нас они себя погромче ведут, чем в стенах поликлиники. Такое отношение людей к соцзащите меня обижает. Они часто приходят к нам, чтобы покричать на ровном месте. Мы всем стараемся помочь, но с учетом нашего законодательства. Сейчас всех очень интересует ситуация на Украине, и они почему-то любят пообсуждать ее именно у нас в управлении. Хотя тут уж мы точно помочь ничем не можем.

Кстати, в центрах соцобслуживания проводятся вечера для пенсионеров, но у нас, похоже, им интереснее. На приеме у нас сидит молодой коллектив, поэтому некоторые пенсионеры, особенно мужского пола, прямо не хотят уходить. Причем приходят иногда к определенным сотрудницам — к другим не пойдут, даже если какой-то другой сотрудник свободен. Почти у каждого из нас есть пенсионер, который приходит только к нему. Это на самом деле очень приятно, такое личное отношение друг к другу.

Скоро будут открываться многофункциональные центры — человек будет приходить только в одно место со своей проблемой, и его не будут отправлять куда-то еще. Тогда, я думаю, взгляд на соцзащиту изменится. Я вообще за три с половиной года, что здесь работаю, вижу перемены к лучшему. Меняется структура отделов, людям становится удобнее.

Когда я кому-то говорю, что работаю в управлении соцзащиты, то первая ­реакция — шок. С друзьями мы мало говорим про работу. Они все работают в частных компаниях. Понятно, что я получаю меньше, чем они. Но я надеюсь, что зарплата будет расти, и мне тут все нравится.

Наверно, есть такой стереотип, что раз социально-бюджетная сфера, то здесь все плохо. Но это не так».

Возраст: 24 года

Место работы: Московский метрополитен

«В детстве я жил рядом с железной дорогой и с малых лет ходил смотреть на поезда. Моя работа очень нужная и очень мужская: без железнодорожного транспорта сейчас никуда. После окончания техникума меня взяли в армию — я очень тогда расстроился и все время писал заявления, чтобы меня взяли в железно­дорожные войска, чтобы была практика. Но не вышло. В итоге после армии я в метро увидел объявление, что ищут машинистов, и решил, что пойду к ним.

Обучение на машиниста метро непростое, не каждый его проходит — но подготовка очень профессиональная, машинист после этого знает, что делать в любой ситуации. Жизнь наша регламентирована четко — не бывает такого, чтобы машинист перерабатывал, смена не превышает восьми часов. Самое главное — это отдых, потому что работа тяжела не столько физически, сколько морально: людей в метро очень много, некоторые ведут себя неадекватно, порой бывают падения на пути — от всего этого, конечно, устаешь. Если поезд уже заехал на станцию, то шансов затормозить перед человеком, прыгнувшим с середины платформы, уже нет. Ответственность на нас колоссальная. Что касается возгораний, то причина здесь далеко не в изношенности инфраструктуры метро: под землей проходит масса кабелей от заводов, ТЭЦ, других объектов, и вот они как раз зачастую с 70-х годов никем не обслуживаются — в них и есть причина».

Возраст: 27 лет

Место работы: Владимирский троллейбусный парк

«Мне всегда нравилось водить, поэтому в восемнадцать я пошел в троллейбусное депо, получил права и с тех пор работаю водителем троллейбуса. Можно было бы пойти в такси, но такси — это подработка, не работа. Троллейбус — другое дело. 

В феврале я переехал из Киева во Владимир. Приехал, заглянул в местное троллейбусное депо, узнал, что почем, — они еще обронили такую фразу, мол, у них зарплату не задерживают. Для меня это прозвучало просто как фантастика, у нас, в киевском депо, постоянно задерживали. Езжу по кольцевому маршруту вокруг центра — там в основном туристы катаются, осматривают достопримечательности. Я, правда, с ними особо не контактирую: для общения с пассажирами кондуктор есть. Я знаю эту московскую фишку с турникетами — идиотизм, по 10 минут в одну дверь грузишься. Даже музыку не слушаю: в кабине радио запрещено устанавливать. Хотя музыку я люблю. В Киеве у меня группа была, мы рок играли. Сейчас я здесь немножечко устаканюсь и тоже что-нибудь организую. Надо только знакомыми обзавестись. Пока с этим неважно. После работы я один гуляю по городу, фотографирую. Клубы-бары я не люблю, так что погуляю, пофотографирую, а потом иду домой. Мне сейчас нужно пересдавать на российские права, так что я активно билеты учу — мне не до гулек и знакомств».

Возраст: 25 лет

Место работы: Российская государственная библиотека для молодежи

«После окончания Института восточных культур и античности РГГУ я год про­работала в гимназии — преподавала историю искусств, но мне не слишком там нравилось, так что я решила поискать еще какую-то работу и подумала про библиотеку. Я как раз тогда начала учиться в аспирантуре, а тема моей диссертации связана с Александрийской библиотекой. 

Основные мои обязанности — выдавать книги, помогать читателям ориентироваться в фонде, консультировать, подбирать литературу по определенной тематике, приводить в порядок фонд. Кроме того, я провожу по библиотеке озна­комительные экскурсии: для нас очень важно показать, что библиотека — это не пыльные полки и злые библиотекари, а новое свободное пространство для ­работы и творчества. Я считаю, что даже если два человека после моей экскурсии останутся, чтобы самим что-то посмотреть, это уже большая победа. 

Я много путешествую, и, в принципе, работа в библиотеке это позволяет. Коллеги с пониманием относятся к моей любви к туризму и всегда идут навстречу. Раньше я увлекалась всякими походным делами — Карелия, Хибины. А в прошлом году меня потянуло в Армению, Грузию, два раза путешествовала по Нагорному Карабаху».

Возраст: 22 года

Место работы: Федеральная таможенная служба «Домодедовская таможня»

«Таможня у людей в основном с коррупцией ассоциируется. Но это заслуга 90-х. Сейчас за этим строго следят, ставят камеры на постах. Конечно, все равно бывают случаи, но только там, где есть контакт с людьми. У нас в этом смысле специфический отдел — отдел таможенного контроля после выпуска товаров. То есть мы на посту не сидим, с людьми дело не имеем, товара не касаемся. Многие думают: раз таможенник — значит, богатый. Но по зарплате в таможне работать — вообще не ахти. Я как старший инспектор получаю 23 000–25 000 р. Но для опыта мой отдел очень хорош. Нас в академии даже называли гиперинженерами, потому что мы должны знать все, что касается прохождения товаров. По большей части наша работа — с документами. Конечно, пока копаешься с бумажками, особого кайфа нет. Но если какое-то нарушение находишь, приходит настоящий азарт: вызываешь гендиректора фирмы, требуешь объяснений, докапываешься — это интересно. Еще моя страсть — стендовый моделизм. Делаю модели самолетов, вертолетов — уменьшенные точные копии. Я использую детские наборы «Звезда», дорабатываю их, делаю подсветку, раскрашиваю аэрографом. В футбол играю за таможенников Домодедово. Дел много — выспаться некогда. И не думайте про таможню плохо. Таможня провинилась в 90-х, а сейчас все поутихло».

Возраст: 29 лет

Место работы: Российский центр судебно-медицинской экспертизы

«Я училась в Северной Осетии. Шесть лет учебы в мединституте либо вызывают желание лечить людей, либо желание с людьми не встречаться. Я занималась педиатрией и поняла, что слишком близко к сердцу все принимаю, когда вижу конкретных пациентов. И стала искать какое-то перспективное направление, чтобы не с людьми. Сама судебная медицина меня не очень привлекала, но здесь предлагали ординатуру по судебной генетике. 

Моя первая большая экспертиза была связана с терактом в Дагестане. Мы идентифицировали останки, идентифицировали погибших. Еще одна из самых больших и трудных экспертиз — это идентификация погибших после взрыва на шахте Распадской. Потому что очень много времени прошло и объектов было много. Вообще, каждая экспертиза — это, по сути, чья-то жизнь.

Мы делаем свою часть работы, пишем заключения и стараемся быть очень объективными в выводах. А дальше уже, к сожалению, не знаем, как следственные органы на это реагируют. Только если дело громкое. Вот была история с Владимиром Макаровым, которого обвиняли в изнасиловании собственной дочери и посадили за это. Хотя мы делали экспертизу и там все абсолютно ясно: никаких следов не было. Наш Павел Леонидович Иванов, главный судмедэксперт России, даже ходил и выступал в суде, и все равно мы ничего сделать не могли.

На самом деле генетика — самая быстроразвивающаяся область, все очень быстро меняется. И сейчас мы еще не все умеем. Например, когда много следов — даже когда два, — нам сложно их различить и точно сказать, есть ли следы этого конкретного человека или нет. Вот был случай: нам прислали 11 томов дела по развратным действиям в отношении малолетних и привезли объект (кое-что из вещей). До нас провели две экспертизы, получили очень много данных: и кровь, и сперма, и слюна, надо было определить, что кому принадлежит, и были очень запутанные обстоятельства дела. В таких случаях я очень хорошо понимаю свою ответственность: от того, как я проанализирую данные, зависит несколько судеб. Мы в итоге нашли следы подозреваемого.

Обычно нам просто присылают объекты-вещдоки и образцы сравнений. ­Никаких подробностей дела мы не знаем. Однажды мне прислали на опознание фрагмент и образец сравнения (обычно это родственник погибшего, по которому мы и определяем принадлежность фрагмента). И вот я провела экспертизу, сравниваю с образцом и не могу понять, что я напутала. Потому что, по моим данным, они абсолютно идентичны, то есть образец сравнения принадлежит погибшему. Я снова провела экспертизу — и снова то же самое. А просто мне ­забыли сказать, что образец сравнения принадлежит монозиготному однояйце­вому близнецу жертвы — а это единственный случай, когда ДНК абсолютно идентичны.

У меня интересная работа. Редко когда можешь оказаться в такой быстроразвивающейся области рядом с людьми, которые стояли у ее истоков».

Возраст: 22 года

Место работы: 4-я пожарная часть 27-го отряда ФПС по г. Москве

«Я работаю пожарным уже почти четыре года, с 18 лет. Меня всегда привлекали героические профессии. Для начала пришлось пройти медкомиссию: человек должен быть стопроцентно здоров и с идеальной физподготовкой. У нас одно обмундирование почти сорок килограмм весит, те же ножницы, которыми двери разжимают, двадцать килограмм весят, а приходится с ними по этажам бегать.

В среднем у нас выездов шесть-восемь в сутки, но случается, что и пятнадцать не предел. Количество людей в части зависит от техники: например, у нас две рабочие машины и две запасные, в штате около пятидесяти человек. А в соседней — там пятьдесят человек только в одном карауле. Средний возраст пожарных — от девятнадцати до тридцати пяти лет, потом бегать уже тяжелее становится. Район выезда у нас — около десяти километров: МКАД, Кутузовский проспект, Рублевское и Можайское шоссе. При этом в любую точку мы обязаны прибыть в течение 10 минут. Обычно получается: сейчас и «бентли», и «жигули», когда слышат сирену, перестраиваются — с каждым годом, кстати, все лучше и лучше. Не пропускают только маршрутные такси: и наперерез кидаются, и подрезают. Еще трассы, бывает, перекрывают, когда кортеж едет. Делаем мы в этой ситуации то же, что и все, — ждем. Досадно, конечно.

Мой рабочий день расписан по минутам: мы приходим минимум за полча­са до дежурства, переодеваемся, идем проверять свои дыхательные аппараты, строимся. И с десяти утра у нас начинаются занятия, как в университете. Многие думают: вы приходите и на диван ложитесь — да если бы! У нас четыре-пять пар в день: изучаем пожарную технику, теорию, после каждого выезда — разбор пожара, рисуем на доске план квартиры, что где горело, разбираем, как были поданы стволы. Ближе к вечеру спортподготовка — лезем по учебной баш­не с веревками, узлы учимся вязать. Если вдруг тебя в пожаре отрезало огнем, ты должен за три секунды завязать узел, намотать на карабин и выпрыгнуть в окно — называется самоспасение. В реальности, слава богу, так прыгать не приходилось.

После 20.00 — свободное время. Разумеется, если приходит вызов, мы все моментально бросаем, прыгаем в машины и уезжаем. Столбы для спуска, как в американских фильмах, у нас тоже есть, хоть они и не так выглядят, как в кино. Нужны они для скорости: караульное помещение, где мы отдыхаем ночью, на втором этаже, равно как кухня и классная комната. Если спускаться по лестнице, надо обежать все крыло, а так хоп — и сразу в гараж попадаешь, где боевая одежда и машины. По регламенту, что бы ты ни делал и где бы ни был, хоть в туалете, по тревоге через 38 секунд должен в полной экипировке сидеть в машине. Обмундирование так и вообще за 20 секунд надевать положено. Я первый раз больше минуты проковырялся, а сейчас — 15 секунд на расслабоне.

Бюрократия имеется, как и везде в госструктурах, но я так скажу: у нас она не лишняя. В главном нашем 630-м приказе по охране труда каждая строчка кровью написана. Мы даже на тушение помойки по инструкции надеваем ды­хательные аппараты. Во-первых, часто выезжаем на одно, а горит совершенно другое: звонит человек, говорит, жженой газетой пахнет в подъезде, а там пять квартир в огне. Во-вторых, в любой бытовке может газовый баллон стоять. Хотя бюрократия разная бывает. Помню случай — приехали ночью тушить машину горящую, рядом женщина кричит: «У меня сын внутри!» Я быстрее открываю двери, начинаю руками шарить, нащупываю, вытаскиваю, он уж и не дышит. Массаж сердца сделал, провел вентиляцию легких, а дело было метрах в трех­стах от больницы. По правилам как: надо вызывать скорую, но она бы ехала еще минут десять, было ясно, что не доживет, поэтому взяли носилки, положи­ли и бегом отнесли — так в больнице пришлось с дежурным врачом скандалить. Он не хотел принимать, говорит: что вы мне его притащили, звоните в скорую, чтобы оформили как положено, мы не можем просто так всех подряд брать. Я туда носилки, а он обратно. Но взяли в конце концов все-таки, и парень ­выжил.

Получаю я около сорока тысяч в месяц. Зато я на работу иду — как на праздник. Командир нам всегда говорит: «Это ваш второй дом». Так оно и есть. Конечно, страшно, что что-то случится, но я уверен, что меня не бросят, у нас в МЧС тем, кто по какой-то причине не может дальше работать, подыскивают места. Смешные моменты бывают. Недавно горела квартира, поднялись, дверь вскрыли, жильца вывели, потушили, дым выпустили — и видим с напарником, что на полу лежит собака, почти не дышит. Вытащили ее, сделали что-то вроде искусственной вентиляции легких: от дыхательного аппарата отсоединили трубку, попшикали воздухом в рот, полили водой. Отошла собачка. Тут вдруг сзади мяуканье — я перепугался: что, думаю, сейчас еще и кошку откачивать?! Оказалось, сверху соседи на руках выносили. Романтические истории между спасенными и спасавшими тоже случаются, вот в соседней части, говорят, люди поженились. У меня лично не было: когда человека из пожара выносишь, не до романтических порывов, скорей бы в скорую отправить. Да и молодых девушек я за четыре года не вытаскивал ни разу — не горят они особо».

Возраст: 25 лет

Место работы: Измайловский парк культуры и отдыха

«Я с самого детства был уверен в том, что моя профессия будет связана с природой, ведь я вырос в семье потомственных лесоводов. Мой дед занимался реставра­цией парков, а отец работал в ГУП «Мосзеленхоз», в «Зеленстрое», сейчас он сотрудник Департамента природопользования Москвы. В 14 лет я впервые пришел в парк «Березовая роща» работать лопатой и граблями. Правда, сначала убирал мусор, и только потом мне доверили лопату. А на третий год уже поручили косить траву.

После школы я без раздумий решил пойти по стопам отца и деда и посту­пил в Московский государственный университет леса. Нашел вакансию на сайте Rabota.ru. На работу взяли не сразу, говорили, что слишком молод. Но поскольку у меня все-таки был практический опыт, меня взяли. 

Я курировал зеленую зону Южного округа на территории 460 гектаров. В моем ведении было 42 объекта: Борисовские пруды, Братеевская набережная, Варшавское и Каширское шоссе. Там пришлось не только научиться руководить людьми, но и улаживать конфликты с жителями. Истории происходили самые разные. На Пролетарском проспекте, например, когда рабочие косили газон, к ним все время подбегала бабушка и практически бросалась под трактор, утверждая, что косить нельзя.

Потом я работал в Центральном округе — Болотная площадь, Пушкинский сквер, Новопушкинский сквер. В Ильинском сквере, например, однажды кто-то краской на асфальте нарисовал неприличный рисунок. Сразу же поступило распоряжение руководства уничтожить это безобразие в центре города. Я направил в сквер группу рабочих. Потом сам приехал проверить их работу, смотрю, а они этот неприличный рисунок дорисовали в человечка. Было очень смешно. Правда, начальство юмор не оценило — и пришлось все же оттирать рисунок, теперь гораздо больший по размеру. Краска оказалась очень устойчивой, в итоге два дня чистили асфальт.

В Измайловский парк культуры и отдыха я пришел совсем недавно. Этот парк — один из самых крупных зеленых массивов столицы, имеющий статус особо охраняемой природной территории. Я всегда хотел работать именно в парке, здесь больше свободы действий, можно экспериментировать. Парк становится твоей дачей, за которой ты должен ухаживать. В городе большая проходимость людей, автомобили, беготня, здесь же можно покреативить. 

Моя должность называется начальник отдела озеленения, я контролирую содержание зеленой зоны парка: уборку мусора, состояние дорожно-тропиночной сети, работу с аварийными деревьями, устройство клумб и газонов, уход за зелеными насаждениями и предотвращение их заболеваний, обеспечение благоприятной среды обитания для птиц и животных и многое другое.

Главное — это организация слаженной работы всех служб. Сейчас у меня в подчинении 30 человек, и мы пытаемся со всеми делами справляться сами. ­Когда я пришел на эту должность, то некоторые поглядывали на меня с недоверием — большинство рабочих все-таки старше меня. Но меня это никогда не пу­гало, я всегда работал с людьми от сорока и старше.

Надо ли убирать в парках осеннюю листву — вечный вопрос. Однозначного ответа нет. Если мы хотим видеть красивый газон в прогулочной части парка, то листвы на нем быть не должно. Если же прогребать листву, то это вредит деревьям, потому что мы выгребаем удобрения для корневой системы. Пытаемся найти золотую середину.

Про парк Горького знают все, это все-таки центральный парк культуры и отдыха. Измайловский парк все же для жителей ближайших районов, но каждый год здесь все больше новых посетителей, и он совсем ничем не уступает на самом деле. В парке есть чем заняться: аттракционы, детские и спортивные площадки, кафешки, пункты проката, вайфай, лучный и пневматические тиры, отдых на воде, развлекательные программы и даже единственный в Москве павильон для игры в айсшток. 

Отец и дед, конечно, гордятся, что я пошел по их стопам. Сейчас бабушка с дедушкой живут в деревне. У них на участке посажены сосны, березы, кизильник, жимолость и другие растения. Обустройство здесь начал дед, отец продолжил, а сейчас уже и я что-то делаю. Мы втроем много спорим, потому что все мы — озеленители-профессионалы и у каждого свой взгляд на наш совместный проект: деду хочется альпийскую горку, а я бы сделал уголок из туи. Когда мы ­собираемся вместе, то говорим только о работе — от новых посадочных материалов до постановлений правительства. 

Друзья и их родители все время зовут меня на свои дачи, советуются — где и что посадить. Отдыхать я люблю в лесу или у деда в деревне. Люблю спорт, особенно ролики и волейбол. Езжу на рыбалку, хожу на охоту. Охочусь на пернатых или с собакой на зайцев. Охота ведь не заключается в убийстве, поскольку нет необходимости кого-то съесть. Удовольствие доставляет процесс слежки и погони. Иногда довольный возвращаешься с охоты, ни разу не выстрелив.

«Большая зеленая семья» — так нас называют».

Возраст: 25 лет

Место работы: Мосэнерго

«Официально моя должность называется машинист-обходчик котельного обо­рудования. В обязанности мои входит периодический осмотр насосов и других устройств котла на станции ТЭЦ-12, которая находится на Бережковской набережной. Существует два цеха: турбинный, где получают электроэнергию с помощью турбин, и котельный, где вырабатывается пар для турбин. Мы подаем пар в общий паропровод, из которого его забирают турбины. Если какой-то котел ­отваливается — мы так и говорим, «отвал котла», — то отваливается и турбина. И я слежу за тем, чтобы этого не произошло и в домах на Бережковской набережной были отопление и горячая вода. Рабочий мой день начинается в семь утра. 

Я окончил в 2012 году МЭИ. Попал туда случайно. Но это не та случайность — типа пошел, потому что никуда не брали. Я параллельно и досрочно поступил в четыре вуза. Уже в мае знал, что меня возьмут в МИФИ, Бауманский, Строительный и МИСиС. Про МЭИ даже не думал. А тут друзья: «Да поехали с нами — сдашь». И я за компанию сдал экзамены на промышленную энергетику в МЭИ. А там раннее зачисление. Во всех вузах результаты становятся известны в конце июля, или даже в начале августа зачисляли, а из МЭИ мне позвонили уже в начале июля и сказали: все, вы студент первого курса. Ну я и пошел. Учился я средне. Не было у меня такой цели — краснодипломником стать. Зато я активно занимался общественной деятельностью. В профкоме студентов был, возрождал движение стройотрядов. Мы участвовали в строительстве школы на Преображенский площади, и теперь, когда мимо проезжаю, сам себе говорю: «Эту школу я строил».

Приходишь из школы в институт, тебе говорят: «Забудьте все, чему учили, мы будем учить по-новому». Приходишь из института на работу: «Забудьте все, чему учили, здесь все по-другому». Все так и есть. Поэтому я всем советую начинать работать, еще учась на последних курсах. Во-первых, какой-никакой заработок, во-вторых, опыт. Взять, к примеру, нашу ТЭЦ. Я вот очень жалею, что не пошел работать на четвертом курсе. В вузе меня этому не могли научить — как это крутится, где то переключается. Если не сдамся, то лет за пять-шесть стану начальником смены. Но есть еще и такая вещь, как диагональная карьерная лестница. Когда человек переезжает в другой регион с повышением должности, и дальше-дальше прыгает, и потом возвращается в свой родной регион — уже на высшую должность. Это занимает несколько лет, но результат обеспечен.

Вообще, я хотел проектировщиком стать — здания строить, коммуникациями заниматься. Но получилось, что стал энергетиком. И не жалею. Интересная работа. Хотя, конечно, молчаливая. А меня прямо очень тянет к общественной жизни. На станции все-таки взрослый коллектив. Семьи у них уже у всех и заботы типа «я вчера шкаф купил» или «у меня холодильник сломался». С ними не поговоришь про то, что парк открылся новый и все такое. Но тем не менее общий язык мы находим».

Возраст: 26 лет

Место работы: Краснопресненское трамвайное депо

«Изначально я работала кассиром, а потом рутина и однообразие надоели. Ехала в трамвае два года назад, услышала объявление о наборе персонала и решила попробовать. Уже когда начала вникать в работу, поняла, насколько это большая ответственность — жизни, которые мы возим с собой. По правилам водитель после первого года должен работать на всех маршрутах и на всех видах подвижного состава, но начальство старается по возможности закреплять линии, чтобы человек не прыгал туда-сюда. Привыкаешь, что каждый угол, каждый столб тебе знаком, заранее представляешь, из-за какого угла может вывернуть машина, из-за какого ребенок выбежать. Все отработано до мелочей, я всегда знаю, как действовать. Пересесть на чужой маршрут даже желания не возникает. И пассажиров запоминаешь: видишь человека на улице и точно знаешь, на какой остановке он сядет, куда в вагоне встанет, когда выйдет. Правда, общаться с пассажирами я не могу — нельзя отвлекаться от дороги. 

Главная проблема в Москве, конечно, пробки. У меня был выбор между троллейбусом и трамваем, и я решила, что трамвай лучше: все-таки выделенная полоса, зачем сидеть, когда можно работать. К тому же я и так утром на работу по два часа на машине добираюсь — с «Речного вокзала» в Строгино по МКАД. Подумываю даже снова на общественный транспорт пересесть. Еще не хватает вежливых водителей, иногда сидишь в кабине и диву даешься: едут на красный свет, как будто зеленого никогда больше не будет, паркуются прямо на путях. За границей я не была, но слышала, что условия там совсем другие: люди под трамваи не прыгают и пути не перегораживают.

В остальном работой своей я очень довольна: новая система оплаты очень удобная — не отвлекаешься от дороги, не теряешь время на продажу билетов. По ночам ездить безопасно: в вагонах камеры видеонаблюдения, у водителя круглосуточная связь с диспетчером, если что не дай бог, вызываем — и наряд уже рядом с вагоном. Потом у нас стабильность, уверенность, заработок хороший — я машину смогла купить. К тому же сейчас много недобросовестных работодателей, которые могут что угодно сделать, а тут мы оформлены по трудовому договору.

Свободное время у меня богатое, всего по чуть-чуть. Вообще обожаю выставки: кошки всякие, картины всякие. У меня на «Речном вокзале» есть дом культуры, там недавно была выставка кошек со всего света — такое зрелище потрясающее. Отдыхать люблю у нас — для меня Анапа лучше, чем заграница: свой язык, свои люди, всегда можешь объясниться. С коллегами провожу время — водители вообще дружный народ, несмотря на то что поодиночке работают. Ходим на концерты — в депо выделяют билеты или прямо к нам в актовый зал приезжают ансамбли, бывает самодеятельность, конкурсы. Вот в мае в Бауманском депо будет конкурс молодых водителей, сейчас готовлюсь к нему в поте лица — повторяю все про устройство трамвая, ПДД, приемку вагона, культуру обслуживания».

Возраст: 28 лет

Место работы: ГУ МВД в ЦАО 

«За десять лет работы я стала намного подозрительнее. В наше время, я считаю, просто априори нельзя никому доверять. Смертью меня уже не удивишь, хотя, например, тяжелые ранения до сих пор ужасают. А смерть — это просто физиологический процесс. Когда я знакомлюсь с людьми, то я, конечно, оцениваю их — не преступник ли, есть ли «перстеньки» на пальцах, вытатуированы ли пять точек. Наркоманов тоже видно: бегающий взгляд, странное поведение.

Мне интересны уголовные дела и преступники. Я считаю, что вор должен быть наказан. Другая проблема в том, что наказания не очень эффективны: тюрьмы слишком лояльны к заключенным. Как раньше было: украл — а тебе ручку отрубили. Я, безусловно, думаю, что это в рамках нашей современной ­жизни неприемлемо. Но я слышала, что в какой-то стране в тюрьмах нет света. Человек, отсидев в тюрьме, выходит уже слепым. Не знаю, нормально это или нет, но точно, что этот человек уже совершать преступление не пойдет. А вообще, мне мой преподаватель рассказывал, что в некоторых людях есть ген убийцы — а в некоторых его нет. Вообще, меня удивляет, что люди не любят ­сотрудников полиции, при этом все смотрят «Глухаря» и «Улицы разбитых фо­нарей». Хотя это, конечно, в основном вымысел. Возьмем даже сериал «След» — вот они вылетели на место, улики нашли, преступление раскрыли. В жизни так не бывает».

Возраст: 30 лет

Место работы: гимназия №1582

«Из всего, что я в жизни делала, преподавание оказалось самым интересным. Я работала редактором и корректором, журналистом и рекламщиком, с 18 лет я постоянно подрабатывала, искала себя и думала, как применить свое филологическое образование. А в итоге самым увлекательным оказалась возможность разговаривать с людьми о литературе и что-то делать для того, чтобы они лучше ее понимали. Кроме того, у меня была, возможно, смешная и наивная цель — мне хотелось, чтобы вокруг было больше думающих людей, и я искренне верю, что моя работа этому способствует. Это выглядит как альтруизм, но на самом ­деле это абсолютный эгоизм, поскольку я сильно страдаю от того, что вокруг полно недумающих и нерефлексирующих людей.

Многие говорят, что работать с современными подростками невозможно. Вот и одна моя ученица недавно спросила: «Как давно вы поняли, что любите детей?» А я ответила со смехом: «Да я до сих пор не могу сказать, что их люблю!» Мне с самого начала повезло — я взяла пятые классы и веду их до сих пор. Сейчас им всем уже по 16–17 лет, и путь их взросления мы прошли вместе, так что никакой подростковой агрессии на меня не свалилось. А поставить себя перед пятиклассниками было нетрудно — для них ты изначально выглядишь взрослой тетенькой.

Когда приходишь в эту профессию, понимаешь, что методы образования — это не поколенческий вопрос. Я часто вижу людей нашего возраста, которые абсолютно по-совковому понимают литературу. И, наоборот, самой возрастной даме, из поразивших меня прогрессивностью взглядов, сейчас около 80 лет. Она как-то пришла ко мне на урок в качестве проверяющей, это было незапланированное посещение, и попала на урок не по программе — мы разбирали в шестом классе «Хоббита». Я внутренне сжалась, она же в итоге была в восторге.

В бюджетной сфере почему сложнее работать — она гораздо сильнее зависит от нормативных документов и директив, которые регулируют работу. Например, я не имею права сводить детей в музей вместо уроков, никаких интересных мероприятий вне школы в учебное время быть не может. Я могла бы провести экскурсию по Москве — я преподаю еще и МХК, — но я не имею права этого делать, только после уроков и желательно неофициально. Формально школа может выбрать одну из рекомендованных программ, и это необязательно будет тот самый модифицированный советский учебник, по которому работают 90 процентов школ. Но тут же может возникнуть вопрос у родителей: а почему в соседнем классе все учатся по обычному учебнику, а тут по какому-то другому, странному? Такие трудности, да, бывают.

Работы у меня много, но и радости очень много. Если сравнивать мою нынешнюю работу с профессией журналиста или редактора, которую я также могла бы выбрать, могу сказать вот что. В школе постоянно есть ощущение, что ты делаешь что-то важное, что у людей что-то меняется в голове благодаря тебе. Наверняка у очень талантливых журналистов это так же и происходит, но когда я была журналистом, я не была талантливой — я была средней, и мои тексты ничего в этом мире не меняли. А вот у моих учеников действительно что-то ­поменялось в сознании, они стали глубже читать тексты, они стали лучше вы­ражать свои мысли письменно и устно, стали обращать внимание на то, о чем раньше никогда не задумывались. И это ощущение, что ты приносишь какую-то пользу людям, — оно меня греет».